Учение святителя Игнатия (Брянчанинова) о духовной жизни

Предисловие к изданию полного собрания

творений святителя Игнатия (Брянчанинова). 2013 г. 

«Прямо ангельский ум»

В настоящее время в связи с оживлением интереса к наследию святых отцов возникает настоятельная необходимость иметь верные ориентиры в понимании их учения о вере и духовной жизни. Особенно насущным является, конечно, понимание духовной жизни, ибо  для спасения познаний в области вероучения христианину требуется совсем немногих, духовная же жизнь изобилует такими законами, без знания которых она, в лучшем случае, окажется бесплодной, а может и привести его к гибели.

Но верное понимание духовной жизни в настоящее время очень затруднено.  С одной стороны, появилось множество новых так называемых духовных путей«спасения», в которых разобраться неопытному человеку просто невозможно, с другой — становится всё сложнее найти опытного, непрелестного руководителя. И хотя о духовной жизни в Православии, на первый взгляд, достаточно говорит двухтысячелетний опыт Церкви в лице своих святых, однако его восприятие современным человеком, выросшим в условиях материалистической, бездуховной цивилизации, встречает немалые трудности. Существо их заключается в следующем.

Наставления о духовной жизни святыми отцами всегда давались в соответствии с уровнем тех, кому они предназначались. «Просто так», «для науки» отцы не писали. Поэтому многие их советы, часто обращенные к подвижникам высокой жизни, или даже к тем, которых в древности именовали новоначальными, оказываются полностью неприемлемыми для современного христианина — духовно нерожденного младенца — и потому крайне опасными. А разнообразие и неоднозначность этих советов, обращенных к людям разного духовного уровня, разных характеров и условий жизни, способны легко дезориентировать неопытного христианина.

Избежать этих опасностей при чтении святых отцов, полагаясь только на свой разум, практически невозможно. Но и без святоотеческого руководства правильная духовная жизнь немыслима. Перед лицом этого, казалось бы, неразрешимого тупика и выявляется вся значимость духовного наследия тех отцов, преимущественно ближайших к нам по времени, которые «переложили» предшествующий святоотеческий опыт духовной жизни на язык, доступный современному человеку, мало знакомому с этой жизнью и не имеющему, как правило, должного руководителя.

***

Святитель Игнатий — один из тех немногих подвижников-писателей, который особенно ясно и глубоко раскрывает самую сущность, самое сокровенное христианства:основные законы духовной жизни, опасности, встречающиеся на ее пути, условия богопознания. Всё это он дает применительно к психологии и духовным силам человека близкой к нам эпохи (XIX в.), мало чем отличавшейся по степени своей глубокой омирщенности от настоящей, что делает его творения исключительно ценными для современного христианина.

Сами эти творения явились плодом его истинно подвижнической жизни, его удивительной духовной цельности, полученной им от Бога, можно сказать, с рождения. Редкой отличительной чертой, характеризующей личность Святителя, является его особая ревность к духовной жизни, проявившаяся с самой ранней юности, которую не смогли угасить никакие внешние преграды. Напротив, они стали той укрепляющей силой, которая явилась залогом его усиленных подвигов и достижения многих духовных даров, проявивших себя в его замечательных аскетических творениях. Его образ просто покоряет своим поразительным стремлением к поиску истины и подвижническим служением ей до конца своей жизни. Он, имея самые блестящие возможности светской карьеры, всё бросает и избирает монашеский путь жизни, на котором пронес тяжелый крест оставленности всеми: гнев Императора, отречение родителей, изгнание вместе со своим старцем иеромонахом Леонидом (в схиме Львом) из нескольких монастырей, и что, наверное, самое тяжелое — вопреки своему стремлению к уединенной жизни стать по приказу Императора настоятелем Троице-Сергиевой пустыни близ Санкт-Петербурга и заниматься совершенно чуждой ему высокопредставительской и церковно-административной деятельностью. Вся его жизнь была под знаком непрерывных гонений, унижений, зависти и бесчестий. Несмотря на всё это он остался истинным подвижником, создавшим в назидание своим духовным потомкам бесценные творения, в которых раскрывает все основные вопросы духовной жизни применительно к условиям и силам своих современников. Эта особенность его «Аскетических опытов», написанных в XIX столетии, чрезвычайно важна теперь, когда и внешние условия жизни, и внутреннее состояние душ человеческих очень напоминают тот век.

Его творения явились для последующих поколений, по выражению преподобного Никона Оптинского, азбукой духовной жизни, своего рода православной аскетической энциклопедией. Особенно ценны они тем, что написаны на основе тщательного изучения им святых отцов и испытаны в горниле личного духовного опыта. Его великий ум, по высказыванию преподобного Макария Оптинского, а по словам преподобного Варсонофия Оптинского — прямо ангельский ум, его редкие природные дарования и литературный талант, разносторонние познания во всех сферах культурной жизни своей эпохи, исключительное знание святоотеческих писаний, как и литературы католической, протестантской, и, что самое главное, его неуклонное стремление к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп. 3. 14), сделали  его письменное наследие истинным сокровищем нашей Церкви, ценнейшим руководством в духовной жизни по сей день для всех ее чад, искренне ищущих спасения.

***

Святые отцы предвидели в последние времена голод слова Божия и предуказали спасительное средство, которое может помочь каждому христианину. Это средство кратко и ясно выразил святитель Игнатий: «жительство под руководством отеческих писаний с советом преуспевших современных братий». Его творения, этого опытнейшего духовного наставника, и представляют собой одно из таких драгоценных звеньев в цепи святых Отеческих писаний. Они имеют особую ценность для современного христианина, когда очень трудно найти, по его словам - уже 150-летней давности -наставника непрелестного. Давая безукоризненно верный ключ к пониманию всего предшествующего святоотеческого наследия, они указывают истинный путь духовной жизни. Именно это  делает его творения той путеводной звездой, которая способна вывести современного христианина их хаоса «духовностей» к истинному свету — Христу Спасителю нашему.

Из множества вопросов духовной жизни, рассматриваемых в творениях святителя Игнатия, здесь представим лишь некоторые, наиболее насущные в жизни современного христианина.

***

Вера во Христа.

Первое и наиболее важное, что находим у святителя Игнатия — это раскрытие сущности христианской веры и условий ее приобретения. При этом, что особенно полезно, он делает анализ причин ее фактического неприятия даже людьми, по-видимому, церковными.

Прежде всего, он обращает внимание на те духовные свойства, которые препятствуют вере и уничтожают ее даже в том человеке, в котором, кажется она есть. Он вопрошает: «Кто же не верует в Сына Божия? Не только тот, кто открыто, решительно отвергает Его, но и тот, кто, называясь христианином, проводит греховную жизнь, гоняется за плотс­кими наслаждениями, тот, у кого бог — чрево; тот у кого бог — золото; тот, у кого бог — земная слава; тот, кто почтил земную мудрость, враждебную Богу, как бы Бога». «Ненасытный искатель человеческой славы не способен к вере во Христа»  (Ср.: Ин. 5. 44). 

Искажает и легко уничтожает веру рассудочное ее восприятие (умовое, по выражению святителя Феофана Затворника) — вера, приобретаемая чисто теоретическим, школьным изучением христианского вероучения. Такую веру святитель Игнатий называет мертвой, поскольку она не исцеляет души человеческой, не обращает ее взор к Евангельским заповедям. Он пишет о ней очень определенно: «Вера мертвая, признание Христа одним невольным умст­венным убеждением, может быть и принадлежностью бесов!».

Потому так критически Святитель относится и к той системе обучения, которая присутствует в духовных школах. С горьким чувством восклицает он: «Сбывается слово Христово: в последние времена обрящет ли Сын Божий веру на земле! Науки есть. Академии есть, есть кандидаты, магистры, доктора богословия право — смех, да и только, эти степени даются людям... Случись с этим богословом какая напасть и оказывается, что у него даже веры нет, не только богословия. Я встречал таких: доктор богословия, а сомневается, был ли на земле Христос, не выдумка ли это, не быль ли, подобно мифологической! Какого света ожидать от этой тьмы?!».

Он делает чрезвычайно важный вывод, мало учитывающийся в духовно-школьном образовании: «Постоянство в православном исповедании догматов веры питается и хранится делами веры и непорочностью совести».

Святитель Игнатий подчеркивает ту существенную разницу, которая есть между изучающим христианство лишь умом, и тем, кто изучает его исполнением заповедей и молитвой. Он пишет: «Монахи достигают христианского совершенства, бесстрастия, ощутительного действия в себе Святого Духа, потому приобретают понятие о христианстве живое. И тени такого познания не может преподать никакая наука человеческая; все профессоры, магистры и доктора богословия, производимые университетами и академиями суть невежды в сравнении с монахом, обновленным благодатью Божией за последование Христу исполнением заповедей Его».

Причиной такого различия является тот факт, что умовое изучение не очищает человека от страстей. И они, свободно развиваясь, растят в нем самомнение, мертвят душу, делают его тем самым неспособным к восприятию и переживанию Духа Божия и убивают в нем веру. Напротив, борьба со своим ветхим человеком, приводя христианина к видению своей греховности, смиряя его, открывает для Христа дверь его души. По закону духовному «не сознающий своей греховности, своего падения, своей погибели не может принять Христа, не может уверовать во Христа, не может быть христианином. К чему Христос для того, кто сам и разумен, и добродетелен, кто удовлетворен собою, кто признает себя достойным всех наград земных и небесных?».

«Для уверования во Христа и для принятия христианства нуж­ны сознание своей греховности и покаяние; для пребывания в хрис­тианстве нужны зрение своих грехов, сознание, исповедание их и покаяние». Не потому ли свои проповеди Иоанн Креститель, Сам Христос и апостолы начинали с призыва: покайтесь и веруйте в Евангелие(Мк. 1. 15)?

Такое состояние сознания он рассматривает как необходимое условие для приобретения истинной веры, более того — самого ее начала в человеке: «Начало обращения ко Христу заключается в познании своей греховности, своего падения; от такого взгляда на себя человек признает нужду в Искупителе и приступает ко Христу посредством смирения, веры и покаяния».

В этих словах обращает на себя внимание глубоко духовная мысль о том, что не вера рассудка, а покаяние является первичным условием спасительной веры во Христа. Святитель подчеркивает: не в рассудочной вере в то, что Христос пришел, пострадал и воскрес «начало обращения ко Христу», а в познании «своей греховности, своего падения», из которого только рождается истинная вера в Него. Он утверждает нечто прямо отличное от общепринятого в богословии мнения, по которому началом приобретения человеком веры является его рассудочное убеждение. Нет, говорит он, «не сознающий своей греховности... не может уверовать во Христа». Более того, проповедь христианства, апологетика, оторванные от проповеди духовных и нравственных начал жизни, могут обернуться для  уверовавшего самыми худшими последствиями, о которых сказал Господь:  Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного; и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас(Мф. 23. 15). Ибо вера во Христа — это не простое Его признание, но вера всему тому, о чем Он говорит и к чему призывает.

В утверждении Святителя: «не сознающий своей греховности... не может уверовать во Христа», содержится основное и замечательно точное выражение православного понимания веры. Верующим, оказывается, становится и является лишь тот, кто видит свое духовное расстройство, страдает об этом, ищет очищения в покаянии. Только такой, смирившийся внутри себя человек, способен к истинной, то есть спасающей вере во Христа.

Видящий же себя духовно здоровым, добродетельным, разумным (да еще и знающим христианство), не может быть христианином и не является им, какое бы положение он ни занимал в Церкви. В качестве доказательства святитель Игнатий приводит красноречивый факт из истории земной жизни Спасителя, Который со слезами раскаяния был принят простыми, сознающими свои грехи евреями, но с ненавистью был отвергнут и осужден на жуткую казнь «умной», «добродетельной», всё знающей иудейской элитой: архиереями, фарисеями (ревностными исполнителями Закона Божия), книжниками (богословами).

Святитель постоянно возвращается к словам Спасителя: Не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию(Мф. 9. 12, 13). И объясняет:«На познании и сознании немощи зиждется все здание спасения». Вне этого состояния, именуемого у Отцов познанием себя, невозможна вера во Христа, точнее, она оказывается самообманом, и потому не способной ни духовно, ни нравственно изменить человека.

Как же приобретается человеком это спасительное познание себя, своего ветхого человека, открывающее необходимость Спасителя и, таким образом, рождающее веру в Него? Послушаем святителя Игнатия: «Я не вижу греха моего, потому что еще работаю греху. Не может увидеть греха своего наслаждающийся грехом, дозволяющий себе вкушение его — хотя бы одними помышлениями и сочувствием сердца. Тот только может увидеть грех свой, кто решительным произволением отрекся от всякой дружбы с грехом, кто встал на доброй страже во вратах дома своего с обнаженным мечом — глаголом Божиим, кто отражает, посекает этим мечом грех, в каком бы виде он ни приближался к нему. Кто совершит великое дело — установит вражду с грехом, насильно отторгнув от него ум, сердце и тело, тому дарует Бог великий дар: зрение греха своего».

Он дает и такой практический совет: «Кто отказался от осуждения ближних, помысл того, естественно, начинает видеть грехи и немощи свои, которых не видел в то время, как занимался осуждением ближних». Кратко основную свою мысль святитель Игнатий выражает следующими словами преподобного Симеона Нового Богослова: «Тщательное исполнение заповедей Христовых научает человека его немощи», то есть открывает, показывает ему подлинную печальную картину того, что находится и что происходит в его душе.

По существу, вопрос о том, как приобретается познание себя, или видение своего ветхого человека является центральным в духовной жизни. Святитель Игнатий прекрасно показал его логику: только видящий себя погибающим нуждается в Спасителе; «здоровым» Он не нужен. Поэтому для хотящего верить во Христа правильно (ибо и бесы веруют, и трепещут(Иак. 2. 19), то есть для желающего вести правильную духовную жизнь, это видение своего греха является основной задачей и, одновременно, главным критерием истинности его духовного пути. Он неоднократно приводит замечательные слова преподобного Петра Дамаскина: «Начало просвещения души и признак ее здравия заключается в том, когда ум начнет зреть свои согрешения, подобные множеством своим морскому песку».

Потому, говоря о вере во Христа, Святитель непрерывно обращается к самому главному в духовной жизни человека: «Смирение и рождающееся из него покаяние — единственное условие, при котором приемлется Христос! …Смирение и покаяние — единственное нравственное состояние, из которого можно приступить ко Христу, усвоиться Ему! …Зараженных гордостным, ошибочным мнением о себе, признающих покаяние излишним для себя, исключающих себя из числа грешников отвергает Господь. Они не могут быть христианами» (Выделено нами. — А. О.).

Добрые дела и подвиги.

Отсюда становится понятным, почему Святитель большое значение придает вопросу о критериях в оценке добрых дел и подвигов человека. Что они необходимы — понятно, ибо это заповедано Самим Христом: Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут(Мф. 5. 7). Но и Господь, и всё святоотеческое учение предупреждают при этом, что добродетели и подвиги, не приводящие верующего к смирению, являются лжеподвигом, и вся жизнь становится лжедуховной (Мф. 5. 20 и др.). Апостол Павел именно эту мысль высказывает, обращаясь к Тимофею: Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться(2 Тим. 2. 5).

Он приводит замечательные слова святого Исаака Сирина: «Воздаяние бывает... не добродетели и не труду ради нее, но рождающемуся от них смирению. Если же оно будет утрачено, то первые будут напрасны…», то есть все труды и все добродетели, если не приведут к смирению, будут бесплодны и бессмысленны. При этом Святитель подчеркивает, что научает человека смирению труд исполнения заповедей Евангелия. Ибо понуждение себя к евангельской жизни воочию показывает ему, с одной стороны, невозможность исполнения их лишь собственными силами, с другой — их реальную исполнимость при неослабном понуждении себя к их исполнению, при осознании своей немощи и смиренном обращении к Христу. Так выясняется одна из сложных богословских проблем о соотношении веры и добрых дел в вопросе спасения — проблема, постоянно возникающая в диалогах между православными, католиками и протестантами.

Святитель Игнатий рассматривает этот вопрос с двух сторон: во-первых, в плане понимания необходимости Жертвы Христовой и, во-вторых, как условие достижения христианского совершенства. Выводы его, основывающиеся на святоотеческом опыте, очень необычны для человека внешнего, мирского, непонимающего законов духовной жизни. Он пишет: «Когда бы добрые дела по чувствам сердечным доставляли спасение, то пришествие Христово было бы излишним». «Дела мнимо добрые, по влечению падшего естества, растят в человеке его «я», уничтожают веру во Христа, враждебны Богу». «Несчастлив тот, кто удовлетворен собственной человеческой правдой: ему не нужен Христос». «Таково свойство всех телесных подвигов и добрых видимых дел. Если мы, совершая их, думаем приносить Богу жертву, а не уплачивать наш необъятный долг, то добрые дела) и подвиги соделываются в нас родителями душепагубной гордости». Святитель завершает свою мысль: «Великое душевное бедствие — дать какую-нибудь цену своему подвигу, счесть его заслугой пред Богом».

Святитель Игнатий даже так пишет: «Делатель правды человеческой исполнен самомнения, высокоумия, самообольщения... ненавистью и мщением платит тем, которые осмелились бы отворить уста для самого основательного и благонамеренного противоречия его правде; признает себя достойным и предостойным наград, земных и небесных». Отсюда и его естественный вывод: «Не ищи совершенства христианского в добродетелях человеческих: тут нет его; оно таинственно хранится в Кресте Христовом». Ученик святителя Игнатия уже в XX веке игумен Никон (Воробьев) писал: «Как часто настоящие даже добрые дела делаются для нас камнем преткновения и даже падения!»

Оказывается, правда и добродетели ветхого и нового человека не взаимодополняют друг друга, а взаимоисключают, ибо первые превозносят человека в своих глазах, ослепляют его и тем «отнимают» у него Христа, вторые, напротив, открывают человеку его страсти, поврежденность его природы и тем смиряют его и приводят к Спасителю.

Таким образом, добродетели и подвиги, необходимые человеку для его спасения, при неправильном взгляде на них, что ими зарабатываются какие-то заслуги перед Богом, как учит католицизм, могут оказаться крайне вредными и губительными, ибо приводят человека к тщеславию, гордости и через это к отпадению от Христа. Следовательно, наставляет святитель Игнатий, «надо сперва усмотреть грех свой, потом омыть его покаянием и стяжать чистоту сердца, без которой невозможно совершить ни одной добродетели чисто, вполне». В качестве примера Святитель приводит оценку истинными подвижниками своих подвигов и добродетелей. «Подвижник только что начнет исполнять их, как и увидит, что исполняет их весьма недостаточно, нечисто... Усиленная деятельность по Евангелию яснее и яснее открывает ему недостаточность его добрых дел, множество его уклонений и побуждений, несчастное состояние его падшего естества. Исполнение им заповедей он признает искаженней и осквернением их». Поэтому «святые омывали свои добродетели, как бы грехи, потоками слез». Без осознания этой истины невозможно христианину правильно относиться ко всему, что делает, и понять то глубокое различие, которое существует между православной духовной жизнью и мирским о ней представлением.

Страсти и грехи.

Эта тема самая знакомая каждому человеку, независимо от его отношения к ней. Она говорит о том, что на языке Священного Писания и творений святых Отцов называется плотью (но не телом), которая желает противного духу, а дух — противного плоти: они друг другу противятся(Гал. 5. 17). Ввиду огромности этого вопроса и определенной его понятности приведем лишь несколько высказываний Святителя, раскрывающих некоторые часто скрытые его стороны.

Прежде всего, он обращает серьезное внимание на так называемые навыки, то есть привычки, которым, как правило, мало кто придает какое-либо значение. Он пишет: «Грехи, закосневая в душе, обращаются в навыки: столько же сильные, как природа, а иногда более сильные, нежели природа. Греховные навыки называются страстями… Вообще все страсти развиваются в человеке от послабления им; учащающееся послабление обращает наклонность в навык, а навык делает страсть насильственным властелином над человеком». «Убойся злых навыков, — сказал преподобный Исаак Сирский, — более, нежели бесов».

 Многие даже не подозревают об одном очень серьезном обстоятельстве, которое связанно с действием страстей в человеке, именно, что «все страсти и все падшие духи находятся в ближайшем сродстве и союзе между собою». «Страстный не перестаёт совершать грех в мечтании и сердечном чувстве, чрез что поддер­живает своё общение с тёмными духами и свою подчинённость им». То есть страсти, оказывается, являются проводником, через который душа человека входит в контакт с бесами и подвергается их злобному действию.

«Чем обнаруживаются страсти?» — задает он вопрос и отвечает:«Помыслами, мечтаниями и ощущениями греховными». И совсем не безопасно для человека дать им свободу, поскольку они прямо способствуют развитию страсти, влекут за собой порабощение ей, и тогда человек легко может впасть в совершение греха. Ибо «страстность, произвольно приведённая в действие, после этого дейст­вует уже насильственно и против воли того, кто первоначально по­пустит ей действовать по произволению» (Марк Подвижник).

Святитель Игнатий, ссылаясь на преподобного Нила Сорского, предупреждает монашествующих, что часто, особенно во время молитвы, даже «за бесстрастными помыслами последуют страсти: допу­щенный вход первым бывает причиною насильственного входа вторых». И поскольку«страсти в иноках голодны, они, если будут оставлены без хранения, то кидаются с неистовством на предметы похотения, подобно хищным зве­рям, спущенным с цепей». Поэтому он наставляет: «Каждое сопротивление, оказанное требованию страсти, ослаб­ляет её постоянное сопротивление низлагать её. Каждое увлечение страстью усиливает её; постоянное увлечение страстью порабощает страсти увлекающегося ею».

 Назидательно его слово по поводу не прекращающегося в нас действия страстей: «Не тревожься восстающими страстями: старайся по возможности про­тивиться им; человек, доколе на земле и обречён в бренное тело, дотоле подвержен изменениям; то чувствует сердечный мир и спокойствие, не возмущаемое никакою страстью, то находится в обуревании страстями. Такая изменяемость научает нас самопознанию, смирению, научает прибегать непрестанно к помощи Божией». Но при этом важно не забывать и напоминание преподобного Варсонофия Оптинского: «Читая святых отцов я узнал, что страсти столь же заразительны, как и болезни».

Страсти — это скорби для человека, порабощенного им, которые в свою очередь являются причиной множества внешних скорбей и искушений, о правильном взгляде на которые и праильном к ним отношении святитель Игнатий писал: «Если никакое искушение не может коснуться человека без воли Божией: то жалобы, ропот, огорчение, оправдание себя, обвинение ближних и обстоятельств суть движения души против воли Божией, суть покушения воспротивиться и противодействовать Богу[1]. Устрашимся этого бедствия!».

Монашество.

Наибольшее внимание в своих творениях святитель Игнатий уделяет монашеству, которому посвящает специально целый том под названием «Приношение современному монашеству». Он пишет о монашестве (не как об институциональном явлении, а как об отречении от мира ради Христа) как явлении изначальном в Церкви (а не с IV лишь века), о духовных (а не общественных и политических) причинах его происхождения и назначения, неотмирности его задач. Тем с большей скорбью говорит он об утрате современным монашеством понимания сущности монашества и его значения в Церкви, особенностей монашеской жизни и опасностей, связанных с неправильным ее пониманием, об исчезновении умного, молитвенного делания монаха, о характере его духовнической деятельности.

Он с горечью констатирует отступление современного монашества от заветов Отцов, поглощение его чисто внешней деятельностью, вовлеченностью в мирские сферы жизни в самых различных ее сторонах. Его суждения об этом часто поражают своей откровенностью, он сообщает о том, о чем не принято говорить в церковном обществе, у него нет попытки оправдания очевидных отступлений монашества от его изначальных основ. Не это ли явилось одной из причин, по которой его сочинения часто возвращались из издательств настолько перечеркнутыми, измаранными, что их уже невозможно было предложить к печати?

Критика им отрицательных сторон жизни монашества ценна тем, что она имеет непосредственное отношение к современному монашеству и исходит от истинного монаха, глубоко страдающего за него, а не от какого-то враждебного Церкви человека, стремящегося опорочить монашество.

Святитель Игнатий был убежден, что «для Православной Церкви необходимо монашество: она не может существовать без него». Но при этом он подчеркивал, что «важность — в христианстве, а не в монашестве; монашество в той степени важно, в какой оно приводит к совершенному христианству». Потому христианину, пришедшему в монастырь, но увидевшему, что его дух несовместим с монашеством, прямо рекомендует: «Лучше выйти из монастыря и проводить в мире жизнь, соответствующую своему расположению, нежели, живя в монастыре с враждебным к нему чувством, проводить жизнь, нисколько не сообразную с монашескими правилами».  Он призывает с осторожностью относиться к тем восторгам, которые иногда высказываются о предполагаемом возрождении монашеской жизни. И даже так писал: «Мнение разгоряченное слепцов, которые все видят в цветущем виде, не должно иметь никакого веса».

Ниже приведем высказывания святителя Игнатия по некоторым из основных вопросов, связанных с монашеством. Как правило, они не нуждаются в комментариях.

Сущность и цель монашества.

«Спаситель мира указал два пути, два образа жизни для верующих в Него: путь или жительство, доставляющие спасение, и путь или жительство, доставляющие совершенство».

«Святой Иоанн Лествичник определяет монаха так: “Монах — тот, кто держится единственно Божиих уставов и Божьего слова во всякое время, на всяком месте, во всяком деле” (Сл. 1, гл. 4)».

 «Монашество не есть учреждение человеческое, а Божеское, и цель его, отдалив христианина от сует и попечений мира, соединить его, посредством покаяния и плача, с Богом, раскрыв в нем отселе Царствие Божие. Милость из милостей Царя царей — когда Он призовет человека к монашеской жизни, когда в ней дарует ему молитвенный плач и когда причастием Святаго Духа освободит его от насилия страстей и введет в предвкушение вечного блаженства». «...монашество есть не что иное, как обязательство с точностью исполнять евангельские заповеди, монашеская жизнь есть не что иное, как жизнь по евангельским заповедям, где бы она ни проводилась, среди ли многолюдства  или в глубочайшей пустыне».

«Монашество есть наука из наук. В ней теория с практикой идут рука об руку… Наука из наук, монашество доставляет — выразимся языком ученых мира сего — самые подробные, основательные, глубокие и высокие познания в экспериментальной психологии и богословии, то есть деятельное, живое познание человека и Бога, насколько это познание доступно человеку».

Почему нужно монашество? «Без монахов пропало бы христианство в мирянах. Вот сколь необходимо в Церкви Христовой совершенство, без коего и спасение с самой верой легко может утратиться и непременно утратится: ибо нужны чувства, обученные долгим временем в различении добра от зла. Сего совершенства достигали в первенствующей Церкви аскеты и мученики,  после — монахи».

Кто является монахом? «Монахи суть те христиане, которые оставляют все по возможности земные занятия для занятия молитвой — добродетелью, высшей всех добродетелей, чтобы посредством ее соединиться воедино с Богом…».

 «Монах значит уединенный, кто не уединился в самом себе, тот еще не уединен, тот еще не монах, хотя бы и жил в уединеннейшем монастыре... Уединение человека в самом себе не может совершиться иначе, как при посредстве внимательной молитвы, преимущественно же при посредстве внимательной молитвы Иисусовой».

«Говорит святой Исихий Иерусалимский: “Отрекшийся от всего житейского, от жены, имения и тому подобного, соделал монахом лишь внешнего человека, а не внутреннего, который — ум. Тот — истинный монах, кто отрекся от пристрастных помыслов: удобно может он соделать монахом и внешнего человека, когда захочет”».

Поэтому, предупреждает Святитель: «Имеющим холодное и колеблющееся произволение стро­го воспрещено вступление в монашество».

Состояние современного монашества. «Ныне трудно найти монастырь благоустроенный! Во многих обителях воздвигаются различные здания значительных размеров, которые дают обители вид как будто процветания. Но это обман для поверхностного взгляда. Самое монашество быстро уничтожается. Душевный[2] подвиг почти повсеместно отвергнут; самое понятие о нем потеряно. Этого мало! во многих обителях совершенно потеряна нравственность».

«Имеются в здешней епархии два женских монастыря: в них нравственность хороша, но телесный труд и многопопечительность о вещественном развитии уничтожают душевное[3] развитие».

«Положение их [монастырей] подобно весеннему снегу в последних числах марта и первых апреля: снаружи снег как снег, а под низом его повсюду едкая весенняя вода: она съест этот снег при первой вспомогательной атмосферической перемене. Важная примета кончины монашества — повсеместное оставление внутреннего делания и удовлетворение себя наружностью напоказ. Весьма часто актерской наружностью маскируется страшная безнравственность».

 «О монашестве я писал Вам, что оно доживает в России, да и повсюду, данный ему срок. Отживает оно век свой вместе с христианством. Восстановления не ожидаю. Восстановить некому. Для этого нужны мужи духоносные, а ныне даже водящихся отчасти писаниями Отцов при объяснении их душевным разумом, каков был о. Макарий Оптинский, нет». 

«В современном монашеском обществе потеряно правильное понятие об умном делании».

«Даже наружное благочинное поведение, какое введено было в Оптиной Пустыне отцами Леонидом и Макарием, почти всюду оставлено».

Чем вызван упадок монашества? «Упадок нравственности монахов находится в теснейшей связи с упад­ком нравственности мирян; упадок нравственности в монастырях есть прямое последст­вие упадка нравственности и религии в среде мирян».

«Когда гонения прекратились, то жизнь христиан посреди градов изменилась, ослабла. Веру христианскую принимали не всегда по одному убеждению, но весьма часто по обычаю; вступило в Церковь много гнилых удов, кои во время гонений тотчас бы обнаружились отпадением».

Правильная молитва

Непосредственно с темой монашества связанно учение Святителя о молитве, или об умном делании, о первостепенном значении которого в монашестве, он писал: «Без истинного умного делания монашество есть тело без души».

 Говоря, что «молитва есть высшее упражнение для ума… Молитва есть глава, источник, мать всех добродетелей», Святитель раскрывает те условия, при соблюдении которых только она является таковой. В противном случае, предупреждал он, она оказывается, по меньшей мере, бесплодной, а может привести и к впадению в глубокую прелесть: переживанию ложных сладостных состояний, видений, прозрений и т.п. Некоторые из этих условий молитвы, принимаемой Богом, достаточно известны: прощение ближних, отсутствие вражды к кому-либо, милосердие и др. Но многие находятся вне поля зрения большинства верующих. Поэтому услышать голос такого Учителя о правильной молитве - большое благо.

За два года до своей кончины он писал: “В настоящее время — существенная нужда в правильной молитве, а ее-то и не знают! Не знают, что она должна быть орудием и выражением покаяния, (а) ищут наслаждения и восторгов, льстят себе, и орудием, данным во спасение, убивают свои души. Существенно нужно правильное понимание молитвы в наше время! Она — существенный, единственный руководитель в наше время ко спасению. Наставников нет!” (29/1-1865). Поэтому «научись молиться Богу правильно. Научившись молиться правильно, молись постоянно — и удобно наследуешь спасение».

Прежде всего, святитель Игнатий указывает на виды молитвы. Самая простая из них — устная, или гласная молитва, которая произносится вслух или шепотом. Но «устное и гласное моление тогда плодоносно, когда оно сопряжено со вниманием, что встречается очень редко: потому что вниманию научаемся преимущественно при упражнении молитвой Иисусовой (Предисловие схимонаха Василия)».

 Помимо устной молитвы он говорит еще о трех ее видах. «От молитвы гласной многой, — говорит священноинок (Дорофей, автор “Цветника”. — А.О.), — истекает молитва умная, а от умной молитвы является молитва сердечная. Произносить молитву Иисусову должно не громким голосом, но тихо вслух себе одному». «Молитва называется умной, когда произносится умом с глубоким вниманием при сочувствии сердца; сердечной, когда произносится соединенными умом и сердцем, причем ум как бы нисходит в сердце и из глубины сердца воссылает молитву; душевной, когда совершается от всей души, с участием самого тела, когда совершается из всего существа».

Представим наиболее важные положения учения Святителя о молитве.

1. Молитва внешняя и внутренняя. «Не только в процессе дыхания, но и во всех движениях тела должно наблюдать спокойствие, тихость и скромность. Все это очень спо­собствует к удержанию ума от рассеянности».

“Кто молится устами, — передает святитель Игнатий слова очень почитаемого им русского подвижника священноинока Дорофея, — а о душе небрежет и сердца не хранит, такой человек молится воздуху, а не Богу, и всуе трудится, потому что Бог внимает уму и усердию, а не многоречию”.

«…одна внешняя молитва недостаточна. Бог внимает уму, а потому те монахи, которые не соединяют внешней молитвы со внутренней, не суть монахи (преподобный Серафим Саровский)».

 «Всякая молитва, — сказал тот же великий Отец (св. Исаак Сирин. — А.О.), — при которой не утрудится тело, а сердце не придет в сокрушение, признается недозревшим плодом, потому что такая молитва — без души». Он же сказал: “Молитвы памятозлобивых — посевы на камне”» (ср.: Мф. 6. 14–15).

 «Количество молитвы определяется для каждого образом жизни его и количеством сил душевных и телесных».

2. Смирение в молитве. В одном из писем святитель Игнатий говорит об одном из важнейших условий, при наличии которого лишь молитва принимается Богом. «Сегодня, - пишет он, - я прочитал то изречение Великого Сисоя, которое мне всегда особенно нравилось, всегда было мне особенно по сердцу. Некоторый инок сказал ему: «Я нахожусь в непрестанном памятовании Бога». Преподобный Сисой отвечал ему: «Это не велико; велико будет то, когда ты сочтешь себя хуже всей твари». «Высокое занятие, — продолжает Святитель, — непрестанное памятование Бога! Но это высота очень опасная, когда лествица к ней не основана на прочном камне смирения». «Для правильности молитвы надобно, чтобы она приносилась из сердца, наполненного нищеты духа, из сердца сокрушенного и смиренного».

3. Внимание в молитве. «Душа молитвы — внимание. Как тело без души мертво, так и молитва без внимания — мертва. Без внимания произносимая молитва обращается в пустословие, и молящийся так сопричисляется к приемлющим имя Божие всуе» (Притч. 30: 9).

«Должно… совершать молитву со вниманием и благоговением с целью покаяния, заботясь единственно о том, чтобы эти три качества постоянно соприсутствовали молитве».

«Достоинство молитвы состоит единственно в качестве, а не  в количестве… Качество истинной молитвы состоит в том, когда ум во время молитвы находится во внимании, а сердце сочувствует уму».

«Особенно способствует сохранению внимания во время молитвы весьма неспешное произнесение слов молитвы».

«…внимательная устная молитва сама собой переходит в умную и сердечную». «Без внимания молитва — не молитва. Она мертва! Она — бесполезное, душевредное, оскорбительное для Бога пустословие»!

4. Искание наслаждения в молитве. «Не ищи в молитве наслаждений: они отнюдь не свойственны грешнику. Желание грешника ощутить наслаждение есть уже самообольщение. Ищи, чтобы ожило твое мертвое, окаменевшее сердце, чтобы оно раскрылось для ощущения греховности своей, своего падения, своего ничтожества, чтобы оно увидело их, созналось в них с самоотвержением. Тогда явится в тебе истинный плод молитвы: истинное покаяние». «Приноси Богу молитвы тихие и смиренные, а не пылкие и пламенные... Огонь нечистый — слепое, вещественное разгорячение крови — воспрещено приносить пред всесвятого Бога».

5. Истинное наслаждение - в правильной молитве. Как часто упрекают христианство в том, что оно, призывая человека к видению поврежденности человеческой природы и своей греховности, к покаянию, к плачу о грехах, борьбе со страстями и проч., делает жизнь унылой и несчастной. Но такие упреки проистекают из полного непонимания того, что причиной всех наших бед являются именно страсти: эгоизм, зависть, гордость, алчность, упрямство, пьянство и прочие, им же несть числа. Они отравляют личную и семейную жизнь человека, приносят неисчислимые беды. И без борьбы с ними, покаяния и молитвы ничего доброго ожидать в жизни невозможно. Это самый основной закон человеческой жизни!

И, напротив, в человеке, живущем по Евангелию, по мере очищения от страстей открывается реальное действие благодати Божьей, особая духовная радость – истинное человеческое счастье. О нем прекрасно сказал переживший его апостол Павел: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1 Кор. 2. 9). История Церкви подтверждает это с огромной силой.

Святитель Игнатийпишет: «Радость и веселие свойственны душе, ощутившей оживление, ощутившей избавление из плена, в котором держали ее грех и падшие духи, ощутившей осенение Божественной благодати, ощутившей, что действием этой благодати она представлена лицу Божию, возведена в непорочное и блаженное служение Богу. Ра­дость и веселие так сильны, что Святой Дух приглашает ощутившего их к воскликновению. Как не воскликнуть от радости освободившемуся, ожившему, окрылившемуся, вознесшемуся с земли на небо?». И о своей настоятельской жизни в Троице-Сергиевой пустыне: «Здесь я увидел врагов, дышащих непримиримою злобою и жаждою погибели моей; здесь милосердый Господь сподобил меня познать не­выразимые словом радость и мир души; здесь сподобил Он меня вкусить духовную любовь и сладость в то время, как я встречал врага моего, искавшего головы моей, — и соделалось лице этого врага в глазах моих, как бы лицом светлого Ангела».

Замечательны и разнообразны слова Святителя о той радости, которую испытывает верующий в разных молитвенных состояниях своей души, когда живет действительно по-христиански:

- в покаянии. «В слезах таинственно живет утешение, и в плаче — радость». «Утешение, радость, наслаждение, подаяние [других] даров суть последствия примирения» души с Богом»;

 - в скорбях. «Апостол заповедует при молитве благодарение... Таким благодарением вводится в душу чудное спокойствие, вводится радость, несмотря на то, что отовсюду окружают скорби»;

- в любви евангельской. «Георгий, затворник Задонского монастыря, муж, достигший христианского совершен­ства, так говорит: «Хочу сказать несколько слов о сущности любви. Это — самый тончайший огонь, превосходящий всякий ум и легчайший всякого ума. Действия этого огня быстры и чу'дны, они священны и изливаются на душу от Святого, Вездесущего Духа. Этот огонь лишь коснется сердца, всякое помышление и чувство беспокойные мгновенно перелагаются в тишину, в смирение, в радость, в сладость, превосходящую все»;

- во внутреннем состоянии своей души и в отношении к ближним. «Плоды истинной молитвы: святой мир души, соединен­ный с тихой, молчаливой радостью, чуждой мечтательности, самомнения и разгоряченных порывов и движений, любовь к ближ­ним, не разлучающая для любви добрых от злых, достойных от недостойных, но ходатайствующая обо всех перед Богом»;

в - святости. Святые переживают «несказанное наслаждение тела радостью духовною».

«Говорит преподобный авва Исаия Отшельник в поучении: Бог наш есть огнь поядаяй (Евр. 12. 29). Огнем растопляется воск и иссушается тина скверных нечистот: так и тайным поучением иссушаются скверные помыслы, и истребляются из души страсти, просвещается ум, уясняется и утончается мысль, изливается радость в сердце».

«Божии святые чудодействовали, воскрешали мертвых, пред­возвещали будущее, упоены были духовною сладостью, и вместе, смирялись, трепетали, видя с недоумением, удивлением, страхом, что Бог благоволил ущедрить персть, — персти, брению вверил Святого Духа Своего. О ужас! нападает от зрения этих таинств молчание на ум зрящий; объемлет сердце несказанная радость».

О чем и как должно молиться?

 Прошения земных благ. «Не будь безрассуден в прошениях твоих, чтобы не прогневить Бога малоумием своим: просящий у Царя царей чего-нибудь ничтожного уничижает Его».

«Ищущий в молитве своей тленных земных благ возбуждает против себя негодование Небесного Царя».

«Многоглаголание, осужденное Господом в молитвах языческих, заключается в многочисленных прошениях о временных благах».

«Молитву соедини с благоразумным постом» и милосердием.

«Хочешь ли усвоиться Богу молитвой? Усвой сердцу милость... Принуждай сердце к милости и благости…доколе не ощутишь в себе человеколюбия, подобного тому, которое солнцем Своим сияет равно на злыя и благия и дождит на праведныя и неправедныя» (Мф. 5. 45).

 Во время богослужения. «Даже при Богослужении полезно повторять краткую молитву в душевной клети: она не только не препятствует вниманию читаемым и поемым в храме Божием молитвословиям, но и способствует особенно тщательному вниманию им, удерживая ум от рассеянности».

«В церкви никаких особенных молитв не читайте, а внимайте Богослужению. Хорошо приучиться к молитве мытаря, которая одобрена Господом и которую мытарь, как видно из Евангелия, произносил, находясь в церкви».

«В церкви иногда внимайте Богослужению, а иногда умом произносите молитву, не преставая внимать и Богослужению. Можно вместе и молиться умом и внимать церковному молитвословию. Первое споспешествует второму, а второе первому».

«Во время церковных служб полезно упражняться молитвой Иисусовой».

О еретиках. «О еретиках воспрещено молиться, как бы о членах, принадлежащих к Церкви, почему и вынимать о них частицы, как изображения участия в Церкви — не должно, молиться же об обращении их — можно».

Молитва Иисусова.

В силу большого значения в духовной жизни христианина молитвы Иисусовой Святитель уделяет учению о ней особое внимание. Его разъяснения по этому серьезному вопросу чрезвычайно важны для каждого верующего, желающего приобщиться к этому целебному средству. Ибо используемое верно, оно приводит человека к Самому Богу. И, напротив, неправильное, неосторожное его применение может сделать верующего игрушкой бесов, духовным наркоманом. Здесь приведем несколько ценных мыслей о ней из его замечательной статьи в первом томе Творений «О молитве Иисусовой. Беседа старца с учеником».

«В упражнении молитвой Иисусовой есть свое начало, своя постепенность, свой конец бесконечный. Необходимо начинать упражнение с начала, а не с середины и не с конца...

Начинают с середины те новоначальные, которые, прочитав наставление... данное отцами безмолвникам... необдуманно принимают это наставление в руководство своей деятельности. Начинают с середины те, которые без всякого предварительного приготовления усиливаются взойти умом в сердечный храм и оттуда воссылать молитву. С конца начинают те, которые ищут немедленно раскрыть в себе благодатную сладость молитвы и прочие благодатные действия ее.

Должно начинать с начала, то есть совершать молитву со вниманием и благоговением, с целью покаяния, заботясь единственно о том, чтобы эти три качества постоянно соприсутствовали молитве... Особенное попечение, попечение самое тщательное, должно быть принято о благоустроении нравственности сообразно учению Евангелия... Единственно на нравственности, приведенной в благоустройство евангельскими заповедями... может быть воздвигнут... невещественный храм богоугодной молитвы. Тщетен труд зиждущего на песке: на нравственности легкой, колеблющейся».

 «Упражнение молитвой Иисусовой имеет два главнейших подразделения или периода, оканчивающиеся чистой молитвой... В первом периоде предоставляется молящемуся молиться при одном собственном усилии; благодать Божия несомненно содействует молящемуся благонамеренно, но она не обнаруживает своего присутствия. В это время страсти, сокровенные в сердце, приходят в движение и возводят делателя молитвы к мученическому подвигу, в котором побеждения и победы непрестанно сменяют друг друга, в котором свободное произволение человека и немощь его выражаются с ясностью.

Во втором периоде благодать Божия являет ощутительно свое присутствие и действие, соединяя ум с сердцем, доставляя возможность молиться непарительно или, что то же, без развлечения, с сердечным плачем и теплотой; при этом греховные помыслы утрачивают насильственную власть над умом... Чтобы достичь второго состояния, необходимо пройти сквозь первое, необходимо выказать и доказать основательность своего произволения и принести плод в терпении (Лк. 8. 15)... Душой и целью молитвы в том и другом состоянии должно быть покаяние».

«Некоторые утверждают, что от упражнения Иисусовой молитвой всегда, или почти всегда последует прелесть и очень запрещают заниматься этой молитвой. В усвоении себе такой мысли и в таком запрещении заключается страшное богохульство, заключается достойная сожаления прелесть».

 «К преуспеянию в молитве покаяния должны стремиться все христиане... Напротив того, они(святые отцы. — А.О.) строго воспрещают преждевременное усилие взойти умом в святилище сердца для благодатной молитвы, когда эта молитва еще не дана Богом».

«Между сочувствием сердца уму и соединением ума с сердцем или схождением ума в сердце — величайшее различие».

«Для новоначального искание места сердечного, то есть искание открыть в себе безвременно и преждевременно явственное действие благодати, есть начинание самое ошибочное, извращающее порядок, систему науки(умного делания. — А.О.) Такое начинание — начинание гордостное, безумное!».

 «Каждый поступок против смирения есть наветник и губитель молитвы».

 «Господь дает чистую молитву тому, кто молится безленостно, много и постоянно своей оскверняемой развлечением молитвой(Лествица, Сл. 28, §21)».

«Не произноси молитв спешно, одну немедленно за другой, делай после каждой молитвы краткий отдых и тем способствуй уму сосре­доточиваться. Безостановочное произнесение молитв рассеивает ум. Переводи дыхание с осторожностью; дыши тихо и медленно: этот ме­ханизм охраняет от рассеянности».

Прелесть

Учение о молитве, и особенно о молитве Иисусовой, у святителя Игнатия непосредственно соприкасается с предупреждением о серьезной опасности в духовной жизни, грозящей подвижнику, не имеющему ни опытного наставника, ни достаточных знаний святоотеческого учения — возможности впадения в самомнение, мечтательность, в прелесть. Последний термин, часто употребляемый Отцами, замечателен тем, что точно вскрывает само существо этого явления - лесть себе, самомнение, мнение о своих благодатных дарованиях, о своем достоинстве, совершенстве, одним словом - гордость.

Святитель Игнатий так пишет об этом тяжелом духовном недуге: «Мнящий о себе, что он бесстрастен, никогда не очистится от страстей; мнящий о себе, что он исполнен благодати, никогда не получит благодати; мнящий о себе, что он свят, никогда не достигнет святости. Просто сказать: приписывающий себе духовные делания, добродетели, достоинства, благодатные дары, льстящий себе и потешающий себя мнением, заграждает этим мнением вход в себя и духовным деланиям, и христианским добродетелям, и Божественной благодати, — открывает широко вход греховной заразе и демонам. Уже нет никакой способности к духовному преуспеянию у зараженных мнением».

Он приводит следующие слова преподобного Григория Синаита (XIV в.):  «Прелесть, говорят, в двух видах является, или, лучше, находит... — в виде мечтаний и воздействий, хотя в одной гордости имеет начало свое и причину... Первый образ прелести — от мечтаний. Второй образ прелести... начало свое имеет... в сладострастии, рождающемся от естественного похотения. В сем состоянии прельщенный берется пророчествовать, дает ложные предсказания... Бес непотребства, омрачив ум их сладострастным огнем, сводит их с ума, мечтательно представляя им некоторых святых, давая слышать слова их и видеть лица»[4]. И делает такой вывод: «вообще одна причина прелести — гордость», указывая в связи с этим на единственное средство, которое может спасти от нее христианина: «Как гордость есть вообще причина прелести, так смирение... служит верным предостережением и предохранением от прелести... Да будет наша молитва проникнута чувством покаяния, да совокупится она с плачем, и прелесть никогда не воздействует на нас». В качестве яркого примера он приводит обращение ПименаВеликогок собратьям по подвигу «“Братия! поверьте: куда будет ввержен сатана, туда ввергнут и меня”».

В этом чувстве смиренного осознания своей греховности, своего недостоинства перед Богом Отцы видели то главное, что препятствует возникновению прелести у христианина. Святитель Игнатий пишет: «Все святые признавали себя недостойными Бога; этим они явили свое достоинство, состоящее в смирении. Все самообольщенные считали себя достойными Бога: этим явили объявшие их души гордость и бесовскую прелесть. Иные из них приняли бесов, представших им в виде ангелов, и последовали им... иные возбуждали свое воображение, разгорячали кровь, производили в себе движения нервные, принимали это за благодатное наслаждение и впали в самообольщение, совершенное омрачение, причислились по духу своему к духам отверженным». Потому Святитель усиленно предупреждает каждого подвизающегося от искания каких либо благодатных дарований, ибо в самом этом искании уже присутствует дух тщеславия и гордыни: «Опасно преждевременное бесстрастие! Опасно преждевременное получение наслаждения Божественной благодатью! Дары сверхъестественные могут погубить подвижника, не наученного немощи своей».

Нижеследующие высказывания Святителя дают  возможность более детального понимания этого вопроса.

«Все мы — в прелести. Знание этого есть величайшее предохранение от прелести. Величайшая прелесть признавать себя свободным от прелести».

«…прелесть есть усвоение человеком лжи, принятой им за истину. Прелесть действует первоначально на образ мыслей; будучи принята и извратив образ мыслей, она немедленно сообщается сердцу, извращает сердечные ощущения; овладев сущностью человека, она разливается на всю деятельность его, отравляет самое тело…».

«Все виды бесовской прелести, которым подвергается подвижник молитвы, возникают из того, что в основание молитвы не положено покаяние, что покаяние не сделалось источником, душой, целью молитвы».

«Склоняется, влечется наше свободное произволение к прелести: потому что всякая прелесть льстит нашему самомнению, нашему тщеславию, нашей гордости».

 «Всем известно, какое душевное бедствие возникло для иудейс­ких книжников и фарисеев из их неправильного душевного настроения: они соделались не только чуждыми Бога, но и исступленными врагами Его, богоубийцами. Подобному бедствию подвергаются под­вижники молитвы, извергшие из своего подвига покаяние, усиливаю­щиеся возбуждать в сердце любовь к Богу, усиливающиеся ощущать наслаждение, восторг: они развивают свое падение, соделывают себя чуждыми Бога, вступают в общение с сатаной, заражаются ненавистью к Святому Духу. Этот род прелести … редко оканчивается сумасшествием и самоубийством, но растлевает решительно и ум, и сердце. По производимому им состоянию ума Отцы назвали его мнением».

Обращают на себя внимание слова строгого предупреждения: «усиливаю­щиеся возбуждать в сердце любовь к Богу, усиливающиеся ощущать наслаждение, восторг». Ибо любит Бога не тот, кто искусственно возбуждает в себе любовь, а очищающий сердце свое исполнением заповедей Его. Свт. Игнатий, объясняя это, приводит замечательные слова св. Исаака Сирина: «Нет способа возбудиться в душе Божественной любви, …если она не препобедила страстей”(Сл. 55).

«Не без основания относят к состоянию самообольщения и прелести душевное настроение тех иноков, которые, отвергнув упражнение молитвой Иисусовой и вообще умное делание, удовлетворяются одним внешним молением, то есть неопустительным участием в церковных службах и неопустительным исполнением келейного правила... Они не могут избежать “мнения”[5], как это объясняет упомянутый старец Василий в предисловии к книге святого Григория Синаита...».

 «...признающий за собой какое-либо доброе дело находится в состояния самообольщения. Это состояние самообольщения служит основанием бесовской прелести».

 «Надо каяться, молиться и охраняться от прелести, потому что в настоящее время большая часть желающих благочестно жить и мнящих о себе, что они живут благочестно, разгорячены вещественным разгорячением и находятся в большем или меньшем самообольщении».

Говоря обо всем этом, святитель Игнатий напоминает:  «Надо увидеть это, чтобы не быть обманутым актерами и актерством благочестия; увидев это, надо отвратить взоры от грустного зрелища, чтобы не подвергнуться пороку осуждения ближних, надо обратить взоры на самих себя, позаботиться о собственном спасении, так как милость Божия еще дарует возможность спастись тем, которые произволяют спастись».

Прелестность западного христианства.

Обучаясь в Высшем инженерном училище, Дмитрий Брянчанинов, юнкер, затем молодой офицер, усиленно ищет ответа на мучительные для него вопросы о смысле человеческой жизни, об истинной религии. Ищет с большими трудностями, ибо его время в религиозном отношении было очень непростым: мистицизм, спиритизм, масонство, протестантство в разных видах и католицизм, — всё это создавало атмосферу религиозного хаоса в сознании образованного человека. Нелегко было ему и в православной России найти православную веру.

Конечно, было множество храмов, монастырей, духовных школ всех уровней, но их существование было на задворках сознания  светского общества. Да, и трудно было в них найти человека, понимающего духовную жизнь. В инженерном же училище вообще никого не было, кто бы мог ответить молодому человеку на его вопросы. Он обращается к чтению философской и религиозной литературы, как русской, так и западной. И делает для себя чрезвычайной важности открытие, о котором впоследствии писал: «Чтение Отцов с полной ясностью убедило меня, что спасение в недрах Российской Церкви несомненно, чего лишены религии Западной Европы, как не сохранившие в целости ни догматического, ни нравственного учения первенствующей Церкви Христовой». Промыслительно встретив духовно зрелых иноков в Александро-Невской Лавре, и поддержанный ими, Дмитрий не только окончательно убеждается в истинности православной веры, но и твердо избирает путь монашеской жизни.

Для нашего времени, пронизанного экуменизмом и лжетолерантностью, его познания в области западной, особенно католической, духовности очень важны. Его суждения о ней, основанные на глубоком понимании духовного наследия Отцов Церкви и личном духовном опыте, отличаются замечательной точностью и часто бескомпромиссностью оценок. 

Немаловажно и то обстоятельство, что он изучал западную, прежде всего, католическую мистическую литературу не только в переводах, но и в латинских подлинниках, и указывает, в частности, на конкретные временные координаты отступления католических аскетов от опыта святых единой Вселенской Церкви: «Преподобный Венедикт [† 544], - пишет он, -святой папа Григорий Двоеслов [† 604] еще согласны с аскетическими наставниками Востока; но уже Бернард Клервосский [XII в.] отличается от них резкою чертою; позднейшие уклонились еще более. Они тотчас влекутся и влекут читателей своих к высотам, недоступным для новоначального, заносятся и заносят. Разгоряченная... мечтательность заменяет у них все духовное, о котором они не имеют ни малейшего понятия. Эта мечтательность признана ими благодатью».

Владыка Игнатий свидетельствует, что «церкви инославные, хотя и украшают себя именем Церквей Христовых, хотя признают Бога, но не  действую­щего, как бы мертвого (для мертвых и живой — мертв!), чем обнаруживают, что они поколебались, не устояли в истине», что «большая часть подвижников Западной церкви, провозглашаемых ею за величайших святых — по отпадении ее от Восточной Церкви и по отступлении Святого Духа от нее — молились и достигали видений, разумеется, ложных, упомянутым мною способом (воображением и мечтательностью. — А.О.). Эти мнимые свя­тые были в ужаснейшей бесовской прелести». 

Но более всего свт. Игнатий обращает свое внимание на глубокое искажение самих основ духовной жизни в католицизме и, в частности, на полную утрату в нем понимания главной аскетической истины –христианской любви. Он с негодованием пишет о том, что в сочинениях самых авторитетных святых католической церкви она изображается как откровенная плотская романтическая любовь к Христу со всеми ее атрибутами. «Многие подвижники, — предупреждает он, — приняв естественную любовь за Божественную, разгорячили кровь свою, разгорячили и мечтательность... Много было таких подвижников в Западной Церкви с того времени, как она впала в папизм, в котором богохульно приписываются человеку (папе. — А.О.) Божеские свойства».

«Кровь и нервы приводятся в движение многими страстями: и гневом, и сребролюбием, и сластолюбием, и тщеславием. Последние две чрезвычайно разгорячают кровь в подвижниках, незаконно подвизающихся, соделывают их исступленными фанатиками. Тщеславие стремится преждевременно к духовным состояниям, к которым человек еще не способен по нечистоте своей; за недостижением истины — сочиняет себе мечты. А сладострастие, присоединяя свое действие к действию тщеславия, производит в сердце обольстительные ложные утешения, наслаждения и упоения. Такое состояние есть состояние самообольщения. Все незаконно подвизающиеся находятся в этом состоянии. Оно развивается в них больше или меньше, смотря по тому, сколько они усиливают свои подвиги. Из этого состояния написано западными писателями множество книг».

Суждения святителя Игнатия по поводу католической аскетической литературы очень насущны и для настоящего времени: «Оживить чувства, кровь и воображение старались западные; в этом успевали скоро, скоро достигали состояния прелести и исступления, которое ими названо святостью. В этой стране все их видения. Читающий их непременно заражается духом прелести...».

 «Сочинения западных писате­лей, написавших из состояния самообольщения, находят многочисленных читателей, переводятся не раз на русский язык, печатаются громкие похвалы; то, что исполнено смертоносного яда, одобряется и утверждается. Сочинения святых Отцов забыты! То, что они с давних времен святой Церковью признавались единым правильным руководством в подвижнической жизни, нисколько не принимается в уважение. Их сочинения критикуют, находят в них несооб­разности; противоречие священному Писанию. Всему этому причиной, что святые Отцы наставлены были Духом Святым».

Поэтому Святитель настойчиво рекомендует избегать чтения западных аскетов: «Займитесь чтением Нового Завета и св. Отцов Православной Церкви (отнюдь не Терезы, не Францисков и прочих западных сумасшедших, которых их еретическая Церковь выдает за святых)». «Подобно Малпасу, достигли в отшельничестве сильнейшей бесовской прелести Франциск д’Асиз (Ассизский. — А.О.), Игнатий Лойола и другие подвижники латинства, признаваемые в недрах его святыми».

  Большой популярностью в интеллигентской среде в то время пользовалась книга католического святого Фомы Кемпийского. Она многократно переводилась. О ней святитель Игнатий писал: «В образец аскетической книги, написанной из состояния прелести, именуемой мнением, можно привести сочинение Фомы Кемпийского под названием Подражание Иисусу Христу. Оно дышет утонченным сладострастием и высокоумием». «В книге жительствует и из книги дышит помазание лукавого духа, льстящего читателям, упоевающего их отравой лжи, услажденной утонченными приправами из высокоумия, тщеславия и сла­дострастия. Книга ведет читателей своих прямо к общению с Богом, без предочищения покаянием... Книга производит сильное действие на кровь и нервы, возбуждает их, — и потому особенно нравится она людям, порабощенным чувственности: книгой можно наслаждаться, не отказываясь от грубых наслаждений чувствен­ностью. Высокоумие, утонченное сладострастие и тщеславие выставляются книгой за действие благодати Божией».

 «Такого же мнения о “Подражании” был известный деятельной монашеской опытностью иеросхимонах Леонид», другие Оптинские старцы, святитель Феофан (Говоров) и позднейшие подвижники благочестия.

(Насколько точную оценку дал Владыка этого искажения духовной любви можно видеть на ярком примере одной из последних великих святых католической церкви Терезы Младенца Иисуса. В своей автобиографии она писала:«Это было лобзание любви. Я чувствовала себя любимой и говорила: “Я люблю Тебя и вверяю Тебе себя навеки”. Не было ни прошений, ни борьбы, ни жертв; уже давно Иисус и маленькая бедная Тереза, взглянув друг на друга, поняли все... Этот день принес не обмен взглядами, а слияние, когда больше не было двух, и Тереза исчезла, словно капля воды, потерявшаяся в океанских глубинах»[6]. Эта «аскетическая любовь» молоденькой монахини, скончавшейся в 23-летнем возрасте, как и возведение ее папой Иоанном Павлом II в 1997 году в высшее достоинство святости — Учителя католической Церкви свидетельствуют, до какой степени деградации дошло ее аскетическое учение.)

Владыка указывает на психические и нравственные последствия возникшего в католицизме ложного аскетизма: «Поведение подвижников латинства, объятых прелестью, было всегда исступленное по причине необыкновенного вещественного страстного разгорячения. В таком состоянии находился Игнатий Лойола, учредитель иезуитского ордена. У него воображение было так разгорячено и изощрено, что как сам он утверждал, ему стоило только захотеть и употребить некое напряжение, как являлись перед его взорами, по его желанию, ад или рай... Известно, что истинным святым Божиим видения даруются единственно по благоволению Божию и действием Божиим, а не по воле человека и не по его собственному усилию, — даруются неожиданно, весьма редко... Усиленный подвиг находящихся в прелести обыкновенно стоит рядом с глубоким развратом. Разврат служит оценкою того пламени, которым разожжены прельщенные».

 Другим очевидным следствием духовного повреждения католицизма явилась порожденная им западная культура, наполненная откровенно языческим духом. «В новейшие времена, — пишет Святитель, — языческая жизнь явилась первоначально в недрах папизма; языческое чувство и вкус папистов выказываются с особенной яркостью в применении искусств к предметам религии, в живописных и изваянных изображениях святых, в их церковном пении и музыке, в их религиозной поэзии. Все школы их носят на себе отпечаток греховных страстей, особенно сладострастия; там нет ни чувства целомудрия и благопристойности, ни чувства простоты, ни чувства чистоты и духовности. Таковы их церковная музыка и пение».

Интересно отметить и решитнльное возражение Святителя против католического учения (заимствованного у Филона-иудея Александрийского (I в.) и развитого французским философом Декартом) о полной невещественности духов (которое одно время разделял и святитель Феофан (Говоров), но впоследствии от него отказался[7]):  «…западные, принявшие в недавнее время много мнений чуждых и противных Православной Церкви, недавно приняли чуждое и противное ей учение о совершенной невеществен­ности сотворенных духов, приписали им духовность в той степени, в какой имеет ее Бог».

Чудеса

Одним из очевидных проявлений прелестного состояния человека является искание им чудес и исцелений, сверхъестественных явлений, жажда духовных наслаждений, стремление к обладанию мистическими силами, страстное любопытство заглянуть в тот мир и прочие подобные душевные «запросы», которые всё с большей силой захватывают современных людей, в том числе и христиан. Это явление, конечно, не новое, им живет человек всю историю своего падшего существования. Однако по мере приближения к завершению  бытия мира такая тенденция явно усиливается. Святые со всей силой всегда предупреждали верующих о ее гибельности. Ибо такие искания и ожидания явятся для многих христиан одной из причин принятия ими антихриста.Уже апостол Павел предупреждал:беззаконник… [антихрист] которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения(2 Фес. 2. 3, 4, 8–10). 

Святитель Игнатий со всей силой говорит легковерным христианам о  наступающем обмане этими чудесами: «С течением времени, с постепенным ослаблением христианства и повреждением нравственности знаменоносные мужи умалялись. Наконец, они иссякли окончательно. Между тем человеки, потеряв благоговение и уважение ко всему священному, потеряв смирение, признающее себя недостойным не только совершать знамения, но и видеть их, жаждут чудес более, нежели когда-либо. Человеки, в упоении самомнением, самонадеянностью, невежеством, стремятся неразборчиво, опрометчиво, смело ко всему чудесному, не отказываются сами быть участниками в совершении чудес, решаются на это, нисколько не задумываясь. Такое направление опасно более, нежели когда-либо. Мы приближаемся постепенно к тому времени, в которое должно открыться обширное зрелище многочисленных и поразительных ложных чудес, чтобы увлечь в погибель тех несчастных питомцев плотского мудрования, которые будут обольщены и обмануты этими чудесами».

Он в одном из писем, говоря о нашем народе, особенно склонного придавать знакам, символам, предметам, любым сверхъестественным и непонятным явлениям характер неоспоримой религиознойистинности, предсказывает о страшной беде, которая грядет на него за эту легковерность:«Бедствия наши должны быть более нравственные и духовные. Обуявшая соль[Мф. 5, 13] предвещает их и ясно обнаруживает, что [наш] народ может и должен сделаться орудием гения из гениев, который, наконец, осуществит мысль о всемирной монархии». Обуявшей солью святитель Игнатий называет состояние Православия в России, гением из гениев — антихриста — и наш народ, увы, орудием его всемирного воцарения.

Как же христианину относиться ко всему, что предстает как чудо, а, возможно, и является им? Святитель Игнатий, обращаясь к Священному Преданию Церкви, говорит о необходимости большой осторожности: «Христианские аскетические наставники заповедуют не обращать особенного внимания на все вообще явления, представляющиеся чувствам душевным и телесным: заповедуют соблюдать при всех вообще явлениях благоразумную холодность, спасительную осторожность».

Он дает замечательный совет: «Святые Отцы повелевают подвижнику молитвы при случающихся явлениях вне и внутри себя пребывать равнодушным к ним и не внимать им, не признавая себя достойным видения святого. Они завещают, с одной стороны, не порицать явления, чтоб не подвергнуть порицанию святое, а с другой — никак не вверяться явлению, поспешно признав его истинным, чтоб не впасть в сеть лукавого духа». Это предупреждение не в меньшей степени распространяется и на любого христианина, оказавшегося перед лицом необычного явления. Данный совет может быть выражен кратко: «Не хули и не принимай»! Но… бесконечный поток зрителей и уверовавших в Лурд, Фатиму, Меджугорье, Зейтуну и т.д.

Часто цитируемый Святителем преподобный Григорий Синаит (XIV в.) призывает:«…никогда не принимай, если что увидишь чувственное или духовное, вне или внутри, хотя бы то был образ Христа, или Ангела, или святого какого, или бы свет мечтался и печатлелся в уме... Но узревший что-либо мысленно или чувственно и приемлющий то... легко прельщается... Бог не негодует на того, кто тщательно внимает себе, если он из опасения прельщения не примет того, что от Него есть... но паче похваляет его, как мудрого».

Святитель Игнатий отвечает и на один для очень многих волнующий вопрос: «Может ли иметь особенную достоверность знамение с небесе? …Можно ли заключать, что знамение с неба есть непременно знамение от Бога? Из Божественного Писания видно противное». Он при этом указывает на один из признаков истинного чуда: «В чудесах Господа не было никакой суетности, никакого эффекта; ни одного чуда не сделано напоказ человекам; все чудеса прикрывались покровом Божественного смирения».

В настоящее время, когда ложный мистицизм и всевозможные «чудеса» широкой рекой разливаются по всем странам мира (в США, например, почти 70% населения заявляют, что имели опыт экстрасенсорных восприятий, а 42% общались с умершими; у нас в России и в других странах огромное количество так называемых миро- и крово-точащих икон, скульптур, появление изображений креста и иных знаков, букв, символов на теле человека и в самых неожиданных местах и т.д.), особенно важно помнить эти святоотеческие наставления.

Видения иоткровения

Чудеса — лишь одна из сторон общей и очень насущной темы о критериях истинности религиозных переживаний, явлений, откровений, которые могут быть у верующего (и неверующего) человека. Этот вопрос касается сущности духовной жизни, и прямо связан с пониманием условий познания того мира. По учению Отцов, любопытство, мечтательность, несерьезность в этой области, попытки любыми средствами проникнуть в духовный мир — равносильны самоубийству. О последствиях таких действий говорит уже Сам Господь: кто не дверью входит во двор овчий, но перелазит инуде, тот вор и разбойник (Ин. 10. 1). А с разбойником известно, как поступают. Хорошо известно, например, что активно занимающиеся спиритизмом, как правило, кончают жизнь или самоубийством, или полным расстройством психики. К этому приводят человека и все прочие виды оккультизма[8]. Такими же последствиями грозит и неверная установка в духовной жизни, неправильное подвижничество, приводящее к прелести.

Незаконное проникновение в мир духовный порождает лжеоткровения, которые увлекая людей легкомысленных, окончательно губят их и духовно, и телесно[9]. Из ярких примеров подобных «откровений» можно указать на многочисленные прорицания лжестарцев, так называемого «Богородичного центра» или «белых братьев», фантастический произвол которых в истолковании христианства красноречиво свидетельствует о природе и достоинстве этих «откровений».

Апостол Иоанн Богослов обращается ко всем христианам всех времен и народов: «Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире» (1 Ин. 4. 1). Что же необходимо для различения духов? Исчерпывающий ответ на этот вопрос дан святителем Игнатием в его творениях и особенно в статье «Слово о чувственном и о духовном видении духов».

Единственно законным путем вхождения в духовный мир и получения истинного знания (откровения) о нем является, учит он, правильная духовная жизнь, главнейший критерий которой — осознание человеком своей греховности и приобретение истинного смирения (ибо есть и ложное). «По непреложному закону подвижничества, — пишет свят. Игнатий, — обильное сознание и ощущение своей греховности, даруемое Божественной благодатью, предшествует всем прочим благодатным дарам»; «…первое духовное видение есть видение своих согрешений, доселе прикрывавшихся забвением и неведением». «Зрение недостатков наших — вот безопасное видение! Зрение падения и искупления нашего — вот нужнейшее видение». «Все святые признавали себя недостойными Бога: этим являли они свое достоинство, состоящее в смирении». «Начало просвещения душа и признак ее здравия заключается в том, когда ум начнет зреть свои согрешения, подобные множеством своим морскому песку, — сказал святой Петр Дамаскин». В Евангелии это состояние именуется нищетой духовной(Мф. 5. 3).

Духовная нищета, по учению всех святых Отцов, является тем необходимым состоянием души, при котором только возможно получение христианином истинного, то есть спасительного, откровения. Такое откровение Господь дает человеку не для удовлетворения любопытства праздного ума и пустого сердца, жаждущих узнать «что там», а единственно в целях спасения. Но и в этом случае «только совершеннейшим христианам, — пишет свт. Игнатий, — преимущественно из иноков, сподобившимся прозреть душевными очами, был открыт мир духов: но таких христиан и в самые цветущие времена иночества было очень мало, по свидетельству преподобного Макария Великого. Свойство всех видений, посылаемых Богом, — замечает святой Иоанн Лествичник, — заключается в том, что они приносят душе смирение и умиление, исполняют ее страха Божия, сознания своей греховности и ничтожества. Напротив, видения, в которые мы вторгаемся произвольно, в противность воле Божией, вводят нас в высокоумие, в самомнение, доставляют радость, которая не что иное, как не понимаемое нами удовлетворение наших тщеславия и самомнения».

«Относительно голосови явлений нужна еще бόльшая осторожность: здесь ближе и зловреднее прелесть бесовская. Многие из святых и искусных Отцов были обмануты бесами, хитро скрывающими и обличающими свою ложь и тьму призраками истины и света; тем удобнее могут быть обмануты ныне, и непонятнее. Нужно долгим временем и опытом приучить ум и сердце к отличению добра от зла, под какой бы личиной ни маскировалось зло. Поэтому святые Отцы заповедали, чтобы новоначальные не вверялись никаким гласам и явлениям, — но отвергали их и не принимали их, предоставляя дело суду и воле Божией, а для себя признавали смирение более нужным всякого гласа и явления. Глас Христов — Евангелие; будем вслушиваться в него и ему повиноваться». По какой причине подвижник может обмануться? Святитель отвечает: «Все виды бесовской прелести… возникают из того, что в основание молитвы не положено покаяние, что покаяние не сделалось источником, душою, целью молитвы».

«Сродство между собой как добродетелей, так и пороков».Это еще один закон духовной жизни, на который, как правило, не обращается внимания. Святитель изъясняет его следующим образом: «Необходимо знать возлюбленным братиям следующее: все благие помыслы и добродетели имеют сродство между собой; точно так же все греховные помыслы, мечтания, грехи и страсти имеют сродство между собой.По причине этого сродства, — пишет он, — произвольное подчинение одному благому помыслу влечет за собой естественное подчинение другому благому помыслу; стяжание одной добродетели вводит в душу другую добродетель, сродную и неразлучную с первой. Напротив того, произвольное подчинение одному греховному помыслу влечет невольное подчинение другому; стяжание одной греховной страсти влечет в душу другую страсть, ей сродную; произвольное совершение одного греха влечет к невольному впадению в другой грех, рождаемый первым. Злоба, по изречениям отцов, не терпит пребывать бессупружной в сердце».

Не зная этого закона, человек часто не обращает внимания на так называемые “мелкие” грехи и произвольно, то есть без насилия страсти, совершает их. Но оказывается, что «пренебрегающий мелочами мало-помалу нисходит в гибельное падение», — приводит свт. Игнатий слова преп. Исаии Отшельника. Под мелочами подразумеваются, прежде всего, всякие греховные или просто ничего, кажется, не значащие мысли, желания, слова, дела.  Гибельное падение состоит в том, что человек, пренебрегающий такими мелочами духовного или нравственного характера, внутренне ослабевает, легко становится рабом сильных влечений и страстей и в результате уже невольно впадает в глупые и тяжкие поступки и грехи, ведущие к скорбям и трагедиям в жизни.

Поэтому он рекомендует: «В духовном подвиге должно преимущественно вооружаться против начальных страстей — (объядение, нега, развлечение, роскошь, сребролюбие, славолюбие, неверие); последствия их («сладострастие, печаль, гнев, памятозлобие, зависть, гордость, забвение Бога, оставление доброго желательства») будут уни­чтожаться сами собой».

О том, насколько важно знание и соблюдение этого закона, свидетельствуют приводимые святителем Игнатием следующие слова опытнейшего наставника в духовной жизни преподобного Исаака Сирина: «Премудрый Господь благословил, чтобы мы снедали в поте лица хлеб духовный. Установил Он это не от злобы, но чтобы не произошло несварения и мы не умерли. Каждая добродетель есть мать следующей за ней. Если оставишь мать, рождающую добродетели и устремишься к взысканию дщерей, прежде стяжания матери, то добродетели эти соделываются ехиднами для души. Если не отвергнешь их от себя, скоро умрешь».

Удивительные слова! Для духовно неопытного сама мысль о том, что какая-то добродетель может оказаться преждевременной, или, тем более, смертельной для души ехидной, покажется просто странной, неразумной. Но именно таков один из строгих законов духовной жизни, открытый великим опытом святых.

«Святой Симеон Новый Богослов, рассуждая о случающейся безуспешности молитвенного подвига и о плевелах прелести, возникающих из него, приписывает причину и безуспешности, и прелести несохранению правильности и постепенности в подвиге. «Хотящие взойти, — говорит Богослов, — на высоты молитвенного преуспеяния, да не начинают идти сверху вниз, но да восходят снизу вверх, сперва на первую ступень лествицы, потом на вторую, далее на третью, наконец, на четвертую. Таким образом всякий может восстать от земли, и взойти на небо».

В последнем томе своих творений, который Святитель назвал «Приношение современному монашеству», в главе десятой «Об осторожности при чтении отеческих книг о монашеской жизни», он предостерегает: «Падший ангел старается обмануть и вовлечь в погибель иноков, предлагая им не только грех в разных видах его, но и предлагая несвойственные им, возвышеннейшие добродетели».

Духовник.

Даже беглый взгляд на отдельные стороны духовной жизни показывает, насколько она непроста. Святые Отцы называли на иноческом ее уровне наукой из наук, художеством из художеств. Действительно, она требует от христианина знания ее законов, правильной молитвы, аскезы, отречения от мiра, умения бороться со страстями и приобретать добродетели, знания критериев верного пути и признаков уклонения от него, правильного отношения к явлениям духовного мира и многого другого, что составляет жизнь по Христу, а не по стихиям мiра(Кол. 2. 8). Она касается сокровенной жизни сердца, из которого исходят мысли, чувства, желания, очищающие или, напротив, оскверняющие всё существо человека (Мф. 5. 19).Духовная жизнь не сводима ни к нравственности, ни к исполнению церковных предписаний. Ибо те, и другие определяют только внешнюю, поведенческую сторону жизни верующего, которая может совсем не затрагивать внутреннего мира души.

Потому одной из самых насущных проблем, с которой сталкивается практически каждый верующий человек, это поиск духовного руководителя. У святителя Игнатия эта проблема рассматривается с самых разных сторон:

1. Прежде всего — кто может именоваться духовным наставником.

2. Оскудение в последние времена таких духоносных наставников, которые бы видели души людей и потому могли дать спасительные советы.

3. Необходимость большой осторожности в выборе духовного руководителя и огромной опасности принять бездуховного «старца» за старца.

4. Характер правильных взаимоотношениях между духовником и пасомым: о жизни в послушании и по совету.

Приведем высказывания Святителя по этим вопросам.

1. Духовный наставник.

«В духовнике, по мнению моему, великое достоинство — простота, неуклонное последование учению Церкви, чуждое всяких своих умствований».

 «Точно — тогда исполняют обязанность свою наставники, когда они ищут, чтобы в душах, приводимых ими ко Христу, возвеличивался и возрастал один Христос. Они желают умалиться во мнении своих водимых, лишь бы возвеличился для них Христос, тогда эти наставники ощущают полноту радости, как достигшие конца своих желаний. Напротив того, те, которые приводят вверенные их руководству души к себе, а не ко Христу, скажу безошибочно, прелюбодействуют».

 «Те старцы, которые принимают на себя роль [старца]... в сущности, не что иное, как душепагубное актерство и печальнейшая комедия. Старцы, которые принимают на себя роль древних святых Старцев, не имея их духовных дарований, да ведают, что самое их намерение, самые мысли и понятия их о великом иноческом делании — послушании, суть ложные, что самый их образ мыслей, их разум, их знание суть самообольщение и бесовская прелесть».

«Всякий духовный наставник должен приводить души к Нему [Христу], а не к себе... Наставник пусть, подобно великому и смиренному Крестителю, стоит в стороне, признает себя за ничто, радуется своему умалению пред учениками, которое служит признаком их духовного преуспеяния».

2. Об отсутствии богодухновенных наставников.

«Святой Макарий Великий [IV–V вв.] говорил, что ...встречаются души, соделавшиеся причастниками Божественной благодати... вместе с тем, по недостатку деятельной опытности, пребывающие как бы в детстве, в состоянии очень неудовлетворительном... которое требуется истинным подвижничеством». «В монастырях употребляется о таких старцах изречение: “свят, но не искусен”, и наблюдается осторожность в советовании с ними... чтобы не вверяться поспешно и легкомысленно наставлениям таких старцев». Св. Исаак Сирин говорит даже, что такой старец «недостоин называться святым».

Святитель Игнатий приводит также слова св. Григорий Синаита, который «решился сказать, что в его время вовсе нет благодатных мужей, так сделались они редки...», и продолжает: «Тем более в наше время делателю молитвы необходимо наблюдать величайшую осторожность. Богодухновенных наставников нет у нас!».

«Отцы, отдаленные от времен Христовых тысячелетием, повторяя совет предшественников, уже жалуются на редкость богодухновенных наставников, на появившееся множество лжеучителей и предлагают в руководство Священное Писание и отеческие писания. Отцы, близкие к нашему времени, называют богодухновенных руководителей достоянием древности и уже решительно завещают в руководство Священное и святое Писание, проверяемый по этим Писаниям, принимаемый с величайшей осмотрительностью и осторожностью совет современных... братий».

«…монашествующие первых веков христианства были руководимы Боговдохновенными наставниками, а ныне, замечает преподобный Нил Сорский согласно с другими позднейшими Отцами, монашествующие должны наиболее руководиться Священным Писанием и писаниями Отеческими по причине крайнего оскудения живых сосудов Божественной благодати».

«Видеть настоящее положение духовных руководителей необходимо, чтобы охраниться от обмана; вместе должно очень остеречься от осуждения их, непрестанно обращаясь к вниманию себе».

3. О выборе духовника.

Святитель Игнатий, исходя из следующей мысли преподобного Иоанна Кассиана Римлянина (V в.): «Полезно открывать свои помыслы отцам, но не каким попало, а старцам духовным, имеющим рассуждение, старцам не по телесному возрасту и сединам. Многие, увлекшись наружным видом старости и высказав свои помышления, вместо врачевства получили вред», советует: «Постарайся найти хорошего, добросовестного духовника. Если найдешь его — и тем будь доволен, ныне добросовестные духовники — великая редкость».

Но предупреждает: «Советник благочестивый, но неопытный, скорее может смутить, нежели принести пользу. Не только из среды мирян, — из среды монашествующих крайне трудно найти советника, который бы, так сказать, измерил и взвесил душу, с ним советующую­ся, из нее, из ее достояния, преподал бы ей совет». “Кому не извещается сердце, тому не открывай его”, — говорит великий наставник иноков преподобный Пимен, египетский пустынник».

И делает очень важное предостережение: «Охранитесь от пристрастия к наставникам. Многие не остереглись и впали вместе с наставниками в сеть диаволу... Пристрастие делает любимого человека кумиром: от приносимых этому кумиру жертв с гневом отвращается Бог... И теряется напрасно жизнь, погибают добрые дела. И ты, наставник, охранись от начинания греховного! Не замени для души, к тебе прибегшей, собою Бога. Последуй примеру святого Предтечи».

И человеку, который уже имел некоторый опыт общения с духовниками, откровенно пишет: «Не утомляй себя напрасно исканием наставников: наше время, богатое лжеучителями, крайне скудно в наставниках духовных. Их заменяют для подвижника писания Отеческие».

4.О взаимоотношениях духовника и пасомых.

Часто мирские люди, не имеющие ни опыта церковной жизни, ни знания того, кто такой духовник и какие должны быть с ним отношения, но услышав святоотеческое учение о полном послушании в монастырях, становятся на этот путь. Этот вопрос чрезвычайно важен для многих в настоящее время.

О жизни в послушаниисвятитель Игнатий говорит совершенно определенно: «Иноческое послушание в том виде и характере, как оно проходилось в среде древнего монашества, есть высокое духовное таинство. Постижение его и полное подражание ему сделались для нас невозможными: возможно одно благоговейное благоразумное рассматривание его, возможно усвоение духа его».

Стремление к полному послушанию духовнику в наше время, пишет он одному из своих духовных чад, ошибочно: «Напрасно Ваше желание — находиться в полном послушании у опытного наставника. Этот подвиг не дан нашему времени. Его нет не только посреди мира христианского, нет даже в монастырях. Умерщвление разума и воли не может быть совершаемо человеком душевным, хотя бы и добрым, и благочестивым. Для этого необходим духоносный отец: только перед духоносцем может быть явна душа ученика; только он может усмотреть, откуда и куда направляются душевные движения наставляемого им».

И он разъясняет: «И многие думали проходить послушание, а на самом деле оказалось, что они исполняли свои прихоти, были увлечены разгорячением. Счастлив тот, кто в старости своей успеет уронить слезу покаяния на увлечения юности своей. О слепых вождях и водимых ими сказал Господь: Слепец же слепца аще водит, оба в яму впадут (Мф. 15. 14)».  «Иноческое послушание процветало при обилии духовных наставников. С оскудением наставников оскудел и великий подвиг послушания… вера, составлявшая сущность этого подвига, требует, чтобы предмет ее был истинный и духовный; тогда она приводит к Богу. Вера в человека приводит к исступленному фанатизму».

   Поэтому Святитель предупреждает: «Если же руководитель начнет искать послушания себе, а не Богу, — не достоин он быть руководителем ближнего! — Он не слуга Божий! — Слуга диавола, его орудие, есть сеть!Не делайтесь рабами человеков (1 Кор. 7. 23), — завещает Апостол». Владыка отвечает и на одно из самых распространенных возражений со стороны ревнителей безрассудного послушания:«Возразят: вера послушника может заменить недостаточество старца. Неправда: вера в истину спасает, вера в ложь и в бесовскую прелесть губит, по учению Апостола (2 Фес. 2. 10–12)». И приводит слова одного из великих подвижников древней Церкви: «Преп. Пимен Великий повелел немедленно разлучаться со старцем, сожительство с которым оказывается душевредным, очевидно, по нарушению этим старцем нравственного предания  Церкви».

Святитель резко пишет о лжестарцах, жаждущих славы от пасомых и власти над ними: «Тщеславие и самомнение любят учить и наставлять. Они не заботятся о достоинстве своего совета! Они не помышляют, что могут нанести ближнему неисцельную язву нелепым советом, который принимается неопытным новоначальным с безотчетливой доверчивостью, с плотским и кровяным разгорячением! Им нужен успех, какого бы ни был качества этот успех, какое бы ни было его начало! Им нужно произвести впечатление на новоначального и нравственно подчинить его себе! Им нужна похвала человеческая! Им нужно прослыть святыми, разумными, прозорливыми старцами, учителями! Им нужно напитать свое ненасытное тщеславие, свою гордыню!»

Но если жизнь по послушанию в наше время уже невозможна, то как же быть христианину, ищущему правильного пути? На этот вопрос святитель Игнатий отвечает с исчерпывающей ясностью. Он пишет, что сейчас можно говорить лишь О жизни по совету.

Это единственно возможный теперь характер жизни православного верующего: «По учению отцов, жительство... единственно приличествующее нашему времени, есть жительство под руководством отеческих писаний с советом преуспевших современных братий; этот совет опять должно проверять по писанию отцов».

Он приводит пример того, как вели себя истинные наставники: «Преподобный Нил Сорский [XV в.] никогда не давал наставления или совета прямо от себя, но предлагал вопрошающим или учение Писания, или учение отцов. Когда же... он не находил в памяти освященного мнения о каком-либо предмете, то оставлял ответ или исполнение до того времени, как находил наставление в Писании. Этот метод очевиден из сочинений священномученика Петра Дамаскина, преподобного Григория Синаита, святых Ксанфопулов и других отцов, особенно позднейших. Его держались… иеросхимонахи Оптиной пустыни Леонид и Макарий... Никогда не давали они советов от себя... Это давало советам их силу».

Назидателен личный пример самого святителя Игнатия. Одному из своих адресатов, просящих его руководства, он писал: «Знайте, что я не присваиваю себе никакой власти над Вами, но подавая Вам совет, предоставляю Вашей воле исполнить его или не исполнить. В том и другом случае будьте мирны». «На слова письма твоего: “возьми меня, добрый пастырь, и причти к овцам твоего стада”, ответ мой: “прими меня, ближний мой, в услужение тебе на пути твоем ко Христу”». «Ничем наружным не связываю тебя. Делай, что признаешь за лучшее для своих обстоятельств: на всем, что ни предпримешь с благой целью, буди благословение Божие. У меня нет своего благословения: благословляю призыванием  благословения Божия».

 «Говорю только вопрошающим, и то, когда уверен, что вопрошают искренно, по требованию души, а не мимоходом или по любопытству».

 С кем же и как советоваться? Святитель отвечает: «Советуйся с добродетельными и разумными отцами и братиями; но усваивай себе советы их с крайней осторожностью и осмотрительностью. Не увлекайся советом по первоначальному действию его на тебя!». При этом объясняет:«Совет не заключает в себе условия непременно исполнять его: он может быть исполнен и не исполнен».

 Святитель Игнатий указывает на один очень важный психологический момент, присутствующий в отношениях «по совету»: «Скромное отношение советника к наставляемому — совсем иное, нежели старца к безусловному послушнику».

Таков голос истинного духовного наставника по одному из наиболее болезненных вопросов духовной жизни.

-----------------

Почему столь высок авторитет святителя Игнатия в понимании духовной жизни? Ведь, о тех же вопросах писали и другие наши Отцы. Но, как возвестил Апостол: «Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится во славе» (1 Кор. 15. 41). О славе же звезды Святителя свидетельствуют авторитетнейшие отечественные подвижники, и при этом в таких словах, которых они не произносили, можно сказать, ни о каком другом из наших святых писателях-аскетах. Поэтому да умолкнут хулящие его.

Вот некоторые из этих свидетельств.

 Преподобный Макарий Оптинский (+1860) сравнивает святителя Игнатия даже с великим подвижником древней Церкви Арсением Великим.  «Был Великий Арсений, и у нас в России был бы свой Великий Арсений, если бы он пошел другой дорогой. Это — Игнатий (Брянчанинов). Это был великий ум»[10].

Иногда неправильно понимают эти слова, думая, что свт. Игнатий сам изменил направление своей жизни. Но значение другой дороги, упомянутой преп. Макарием, имеет совсем иной смысл, который с полной очевидностью открывается из откровенных признаний самого Святителя и из всей его подвижнической жизни на этом другом пути.

Святитель Игнатий, вопреки своему самому ревностному желанию уединения, затвора, жизни созерцательной, промыслом Божиим по приказу императора, был снят с этого пути и поставлен на другую дорогу - руководства столичным монастырем, а затем и епархией для духовного окормления множества людей, искренне ищущих правильной христианской жизни.

Вот что свт. Игнатий писал о своем назначении в Сергиеву обитель: «Ни к чему в ней не прилепилось сердце, ничего мне в ней не нравится. Я занимаюсь устроением ее как обязанностью, принуждаю себя любить Сергиеву пустынь. Обитель эта совершенно не соответствует потребностям монашеской жизни. Одного прошу, чтоб развязали меня с Сергиевой пустынью. Всякое решение Святейшего Синода приму с благодарностью».

В письме к архиепископу Илиодору он открывает свою душу: «Я всегда желал глубокого уединения… С тою целью оставил я мир, с этой постоянною целью совершаю двадцатый год в монастыре». Исполнение его заветной мечты затянулось почти на три десятка лет, когда, наконец, ему разрешили уйти на покой.

Так, Россия промыслом Божиим, устрояющим всё самое благое, получила вместо Великого затворника Арсения драгоценные творения  Великого Игнатия — истинного наставника всех ищущих драгоценной евангельской жемчужины (Мф. 13: 45-46).

Преподобный Варсонофий Оптинский(+1.IV-1913) говорил: «Когда я читаю его сочинения, я удивляюсь прямо ангельскому уму, его дивно глубокому разумению Священного Писания. Я как-то особенно располагаюсь к его сочинениям, они как-то особенно располагают к себе мое сердце, мое разумение, просвещая его истинно евангельским светом»[11].

«– Вы не знаете, что было, когда хоронили еп. Игнатия?

– Нет, Батюшка.

– Ангелы дориносили его душу и пели: "Архиерею Божий, святителю отче Игнатие". Вот была ангельская песнь…»[12].

Преподобный Никон (Беляев) Оптинский (+1931): «Пятый том сочинений епископа Игнатия заключает в себе учение святых отцов применительно к современному монашеству и научает, как должно читать писания святых отцов. Очень глубоко смотрел епископ Игнатий и даже, пожалуй, глубже в этом отношении епископа Феофана. Слово его властно действует на душу, ибо исходит из опыта...»[13].

«Сочинения преосвященного Игнатия необходимы, они, так сказать, азбука духовной жизни». С книгой еп. Игнатия «Приношение современному монашеству» он не расставался во время своего пребывания в калужской тюрьме. Ее передали ему туда по его просьбе. «На полях этой книги, на оставшихся незаполненными страницах и на небольших, аккуратно вклеенных листочках бумаги имеются карандашные записи, сделанные рукой старца Никона»[14].

Игумения Арсения (Себрякова; +1903) о пятом томе сочинений святителя Игнатия: «Я читаю этот том, и как изречения святых Отцов, так и взгляд на святое лицо Владыки действует на меня необыкновенно хорошо». «Читала с большим удовольствием, с душевным утешением и назиданием. Дόроги слова самого Владыки»[15].

Схиигумен Иоанн Валаамский (Алексеев, +1958): «Епископа Игнатия я читал еще новоначальным послушником, но все его слова помню и теперь: проходящим молитвенный подвиг просто житья нет от буквоедов. Ах, как справедливо сказал мудрый епископ, и это у него вытекало из своего духовного опыта»[16].

Игумен Никон (Воробьев, +1963): «Как я благодарен ему за его писания! Не понять и не оценить его — значит, ничего не понимать в духовной жизни. Смею сказать, что сочинения епископа Феофана (да простит мне св. владыка) — работы школьника по сравнению с трудами профессора — творениями епископа Игнатия (Брянчанинова)»(Письмо от 18/02-1945). «Все его писания взяты из Отцов и приспособлены для нас. Он пишет о самом нужном — о покаянии, которое есть единст­венная дверь ко всему доброму» (Письмо от 15/XI-50).

«Лучшего учителя для нашего времени нет» (Письмо от 1956 г.).

«Вот что самое дорогое хотел бы я Вам пожелать, если бы Вы спросили меня — постоянно вникайте в Игнатия Брянчанинова и идите указанным им путем. Это — путь всех древних Отцов, путь, пройденный и самим Игнатием, проверенный им, как человеком нашего времени, развития, человеком наших недостатков и слабостей, нашего почтиокружения. Это-то и делает его писания особенно ценными. Прибавьте к этому силу благодати Божией, явно в них ощутимую, ибо писались они не по произволу, а по особому внушению» (Письмо от 18/02-1945).

Надписывая сочинения Святителя одному своему духовному чаду, игумен Никон завещал следующее: «Для нашего времени нет лучшего путеводителя в таинственную Землю Обетованную, как творения епископа Игнатия Брянчанинова. Его святыми молитвами да подаст тебе Господь войти в нее и обитать на ней. Храни эти книги до вхождения как необходимое и незаменимое руководство на пути, а если войдешь — как напоминание о долге благодарности своему великому учителю епископу Игнатию».

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин, +2006): «Читайте святителя Игнатия, внимайте прочитанному, и козни вражии не посмеют коснуться вас, следующих его советам». «Слушайте внимательно. Святитель Игнатий (Брянчанинов) отвечает нам». «Вот последнее [его] слово нам, живущим в столь трудные времена» [17].

А. Осипов